"Рисунки поэта". Абрам Эфрос [с автографом]. 1930 г.

Немного уменьшенный формат: 13х18х2 см.; 365, [2] стр.

Книга в оригинальном издательском художественно-оформленном картонажном переплёте работы художника И.Ф.Рерберга. Форзацы оклеены плотной светлой бумагой. Тонированная головка. Шёлковое ляссе.

Издание содержит богатейший литературно-иллюстративный материал. 76-ть полностраничных рисунков поэта ( с подробным комментарием к каждому из них ), дают последовательную картину пушкинской графики в её лучших образцах.

Экземпляр с автографом Абрама Эфроса: " Леониду Петровичу Гроссману - секунданту Дантеса спустя столетие после дуэли - чувственно взбешённый Абрам Эфрос. 12|1. 1931. Москва ".

Экземпляр с замечательным собственноручным автографом Абрама Эфроса - Леониду Гроссману.

Абрам Маркович Эфрос ( 1888-1954 ) - русский искусствовед, литературовед, историк театра, поэт и переводчик; один из хранителей Третьяковской галереи. С 1909г. публиковал переводы " Песни Песней Соломона ", Данте, Петрарки, Микельанджело и др. С 1911г. выступал как художественный критик, эссеист. Излюбленный жанр - критический " портрет " ( В.А.Серова, В.И.Сурикова, П.В.Кузнецова, Ф.А.Фаворского, Г.Аполинера, Ж.Кокто, П.Валери, С.М.Михоэлса ), раскрывающий характерные черты творчества и личности художника, писателя, актёра. В 1917-1929гг. был музейным и издательским работником. Эфросу принадлежит неоценимая заслуга в привлечении витебского художника Марка Шагала к работе в московском Еврейском камерном в театре ( 1920 ). В 1930-ые - сотрудник ряда издательств ГИХЛ и " Academia ". В дальнейшем занимался преподавательской деятельностью, а также впервые в истории русского пушкиноведения предпринял попытку рассказать о героях пушкинских рисунков.

Из авторского предисловия к книге " Рисунки поэта " ( 14 июля 1930 года ): " Пушкинские рукописи полны рисунков. Об их богатстве знает всякий, кто соприкасался с подлинниками. В работе Пушкина это - боковая ветвь, но она так велика и многообразна, как ни одна другая. Она сопутствует почти каждой странице его черновиков. Это самый настойчивый спутник его труда. Думать о пушкинских стихах, - значит вызывать в памяти его графику, так же, как рассматривать его рисунки, - значит мыслить о его поэзии. Это стало уже привычным не только для нас; может быть, нам это лишь легче, нежели старым поколениям. Но менее всего мы в праве считать себя открывателями. Публичная жизнь пушкинских рисунков насчитывает более столетия. Пушкин не таил их. Он прятал их не больше, чем эпиграммы. Кишинёвские карикатуры были открытой частью, его кишинёвских бесчинств. Его альбом в невестном доме Ушаковых был общим достоянием. Профиль Наталии Николаевны Гончаровой был сделан для " моей египтянки ". Пушкин рисующий был канонизован самим поэтом в стихах, им опубликованных.

Воспроизведение его рисунков Анненковым не было ни нескромностью, ни просто новинкой. Оно закрепляло уже сложившуюся традицию. С тех пор, от Анненкова до Венгерова, опубликовано не мало. Если выбором руководил больше случай, нежели система, всё же рисунков Пушкина появилось достаточно, чтобы они стали уже неотделимы от его облика. Но что мы знаем о них? - Ничего, или почти ничего. Существует несколько замечаний, сделанных мимоходом исследователями, - кое-какие сведения, сообщённые при случае, - и немного домыслов, не приведённых в связь. Изучение пушкинской графики ждёт первых шагов. Её литературная и художественная природа так же не раскрыта, как не выяснено её происхождение и материал. Более того, нет ответа на главное: искусство ли это? Будем ли мы по-прежнему любить рисунки Пушкина только за то, что это следы его руки, или сам он станет нам милее потому, что существуют его рисунки? Книга, лежащая перед читателем, пытается дать на это ответ. У неё нет притязаний на окончательность. Она даёт первое очертание тому, что когда-нибудь примет решительную форму. Условность иных из её положений и догадок очевидна. Если, всё же, они высказаны полным голосом, с развёрнутыми выводами, то потому, что таково свойство пушкинских тем. Пушкиноведение - неизбежно лирично.

Пушкин не только центральный факт литературы, но и часть автобиографии каждого из нас. Поколения встречают его, " волнуясь и спеша ". Говорить о нём - значит осуществлять своё историческое право. Таких прав не уступают никому, - даже детям. В особенности нельзя уступать того, что связывает с Пушкиным, ибо нет у нас любви ревнивее, нежели эта ". 

Немного уменьшенный формат: 13х18х2 см.; 365, [2] стр.

Редкость.